Неточные совпадения
Помалчивали странники,
Покамест бабы прочие
Не поушли вперед,
Потом поклон отвесили:
«Мы люди чужестранные,
У нас забота есть,
Такая ли заботушка,
Что из
домов повыжила,
С
работой раздружила нас,
Отбила от еды.
— У нас забота есть.
Такая ли заботушка,
Что из
домов повыжила,
С
работой раздружила нас,
Отбила от еды.
Ты дай нам слово крепкое
На нашу речь мужицкую
Без смеху и без хитрости,
По правде и по разуму,
Как должно отвечать,
Тогда свою заботушку
Поведаем тебе…
Идем по делу важному:
У нас забота есть,
Такая ли заботушка,
Что из
домов повыжила,
С
работой раздружила нас,
Отбила от еды.
«Мы люди чужестранные,
Давно, по делу важному,
Домишки мы покинули,
У нас забота есть…
Такая ли заботушка,
Что из
домов повыжила,
С
работой раздружила нас,
Отбила от еды...
В каждом
доме находится по экземпляру каждого полезного животного мужеского и женского пола, которые обязаны, во-первых, исполнять свойственные им
работы и, во-вторых, — размножаться.
Через полтора или два месяца не оставалось уже камня на камне. Но по мере того как
работа опустошения приближалась к набережной реки, чело Угрюм-Бурчеева омрачалось. Рухнул последний, ближайший к реке
дом; в последний раз звякнул удар топора, а река не унималась. По-прежнему она текла, дышала, журчала и извивалась; по-прежнему один берег ее был крут, а другой представлял луговую низину, на далекое пространство заливаемую в весеннее время водой. Бред продолжался.
Дома было ясно, что на шесть кофточек нужно было двадцать четыре аршина нансуку по 65 копеек, что составляло больше 15 рублей, кроме отделки и
работы, и эти 15 рублей были выгаданы.
Работа эта так понравилась ему, что он несколько раз принимался косить; выкосил весь луг пред
домом и нынешний год с самой весны составил себе план — косить с мужиками целые дни.
И сказывал Митрей, что Миколай загулял, пришел домой на рассвете, пьяный,
дома пробыл примерно десять минут и опять ушел, а Митрей уж его потом не видал и
работу один доканчивает.
Про себя Соня уведомляла, что ей удалось приобресть в городе даже некоторые знакомства и покровительства; что она занимается шитьем, и так как в городе почти нет модистки, то стала во многих
домах даже необходимою; не упоминала только, что чрез нее и Раскольников получил покровительство начальства, что ему облегчаемы были
работы и прочее.
«Поярков», — признал Клим, входя в свою улицу. Она встретила его шумом
работы, таким же, какой он слышал вчера. Самгин пошел тише, пропуская в памяти своей жильцов этой улицы, соображая: кто из них может строить баррикаду? Из-за угла вышел студент, племянник акушерки, которая раньше жила в
доме Варвары, а теперь — рядом с ним.
— Нет, я — приемыш, взят из воспитательного
дома, — очень просто сказал Гогин. — Защитники престол-отечества пугают отца — дескать, Любовь Сомова и есть воплощение злейшей крамолы, и это несколько понижает градусы гуманного порыва папаши. Мы с ним подумали, что, может быть, вы могли бы сказать: какие злодеяния приписываются ей, кроме
работы в «Красном Кресте»?
Пожарные в касках и черных куртках стояли у ворот
дома Винокурова, не принимая участия в
работе; их медные головы точно плавились, и было что-то очень важное в черных неподвижных фигурах, с головами римских легионеров.
Самгин попросил чаю и, закрыв дверь кабинета, прислушался, — за окном топали и шаркали шаги людей. Этот непрерывный шум создавал впечатление
работы какой-то машины, она выравнивала мостовую, постукивала в стены
дома, как будто расширяя улицу. Фонарь против
дома был разбит, не горел, — казалось, что
дом отодвинулся с того места, где стоял.
Город уже проснулся, трещит, с недостроенного
дома снимают леса, возвращается с
работы пожарная команда, измятые, мокрые гасители огня равнодушно смотрят на людей, которых учат ходить по земле плечо в плечо друг с другом, из-за угла выехал верхом на пестром коне офицер, за ним, перерезав дорогу пожарным, громыхая железом, поползли небольшие пушки, явились солдаты в железных шлемах и прошла небольшая толпа разнообразно одетых людей, впереди ее чернобородый великан нес икону, а рядом с ним подросток тащил на плече, как ружье, палку с национальным флагом.
Поэма минует, и начнется строгая история: палата, потом поездка в Обломовку, постройка
дома, заклад в совет, проведение дороги, нескончаемый разбор дел с мужиками, порядок
работ, жнитво, умолот, щелканье счетов, заботливое лицо приказчика, дворянские выборы, заседание в суде.
Она жила гувернанткой в богатом
доме и имела случай быть за границей, проехала всю Германию и смешала всех немцев в одну толпу курящих коротенькие трубки и поплевывающих сквозь зубы приказчиков, мастеровых, купцов, прямых, как палка, офицеров с солдатскими и чиновников с будничными лицами, способных только на черную
работу, на труженическое добывание денег, на пошлый порядок, скучную правильность жизни и педантическое отправление обязанностей: всех этих бюргеров, с угловатыми манерами, с большими грубыми руками, с мещанской свежестью в лице и с грубой речью.
Ему снилось все другое, противоположное. Никаких «волн поэзии» не видал он, не била «страсть пеной» через край, а очутился он в Петербурге,
дома, один, в своей брошенной мастерской, и равнодушно глядел на начатые и неконченные
работы.
Барыня обнаружила тут свою обычную предусмотрительность, чтобы не перепились ни кучера, ни повара, ни лакеи. Все они были нужны: одни готовить завтрак, другие служить при столе, а третьи — отвезти парадным поездом молодых и всю свиту до переправы через реку. Перед тем тоже было
работы немало. Целую неделю возили приданое за Волгу: гардероб, вещи, множество ценных предметов из старого
дома — словом, целое имущество.
Дома у себя он натаскал глины, накупил моделей голов, рук, ног, торсов, надел фартук и начал лепить с жаром, не спал, никуда не ходил, видясь только с профессором скульптуры, с учениками, ходил с ними в Исакиевский собор, замирая от удивления перед
работами Витали, вглядываясь в приемы, в детали, в эту новую сферу нового искусства.
Мы промчались по предместью, теперь уже наполненному толпами народа, большею частию тагалами и китайцами, отчасти также метисами: весь этот люд шел на
работу или с
работы; другие, казалось, просто обрадовались наступавшей прохладе и вышли из
домов гулять, ходили по лавкам, стояли толпами и разговаривали.
После завтрака, состоявшего из горы мяса, картофеля и овощей, то есть тяжелого обеда, все расходились: офицеры в адмиралтейство на фрегат к
работам, мы, не офицеры, или занимались
дома, или шли за покупками, гулять, кто в Портсмут, кто в Портси, кто в Саутси или в Госпорт — это названия четырех городов, связанных вместе и составляющих Портсмут.
«И как они все уверены, и те, которые работают, так же как и те, которые заставляют их работать, что это так и должно быть, что в то время, как
дома их брюхатые бабы работают непосильную
работу, и дети их в скуфеечках перед скорой голодной смертью старчески улыбаются, суча ножками, им должно строить этот глупый ненужный дворец какому-то глупому и ненужному человеку, одному из тех самых, которые разоряют и грабят их», думал Нехлюдов, глядя на этот
дом.
Мало того, что всё осталось по-прежнему, в
доме началась усиленная
работа: проветривания, развешивания и выбивания всяких шерстяных и меховых вещей, в которой принимали участие и дворник, и его помощник, и кухарка, и сам Корней.
Во время своих побывок
дома он входил в подробности ее жизни, помогал ей в
работах и не прерывал сношений с бывшими товарищами, крестьянскими ребятами; курил с ними тютюн в собачьей ножке, бился на кулачки и толковал им, как они все обмануты и как им надо выпрастываться из того обмана, в котором их держат.
Из всех восточных народов на материке Азии корейцы первые додумались до использования живой силы воды. У китайцев таких машин нет. Иногда толчеи устраиваются
дома или в самой фанзе. В последнем случае вместо ковша коромысло кончается плоской лопатой, а машина приводится в движение давлением ноги. Эту
работу обыкновенно исполняют женщины.
— Какая тут деревня!.. Здесь ни у кого нет… Да и
дома нет никого: все на
работе. Ступайте, — промолвил он вдруг и лег опять на землю.
Попадался ли ему клочок бумаги, он тотчас выпрашивал у Агафьи-ключницы ножницы, тщательно выкраивал из бумажки правильный четвероугольник, проводил кругом каемочку и принимался за
работу: нарисует глаз с огромным зрачком, или греческий нос, или
дом с трубой и дымом в виде винта, собаку «en face», похожую на скамью, деревцо с двумя голубками и подпишет: «рисовал Андрей Беловзоров, такого-то числа, такого-то года, село Малые Брыки».
Вера Павловна нежится; в своей комнате бывает она теперь только, когда мужа нет
дома или когда он работает, — да нет, и когда работает, она часто сидит у него в кабинете; когда заметит, что мешает, что
работа требует полного внимания, тогда зачем же мешать?
— «Да везде, где тепло и хорошо, — говорит старшая сестра: — на лето, когда здесь много
работы и хорошо, приезжает сюда множество всяких гостей с юга; мы были в
доме, где вся компания из одних вас; но множество
домов построено для гостей, в других и разноплеменные гости и хозяева поселяются вместе, кому как нравится, такую компанию и выбирает.
У него были привилегированные воры; крестьянин, которого он сделал сборщиком оброка в Москве и которого посылал всякое лето ревизовать старосту, огород, лес и
работы, купил лет через десять в Москве
дом.
Правительство, ревниво отталкивающее от себя всякое подозрение во вмешательстве, дозволяющее ежедневно умирать людям с голоду — боясь ограничить самоуправление рабочих
домов, позволяющее морить на
работе и кретинизировать целые населения, — вдруг делается больничной сиделкой, дядькой.
Из
домов, скрипя воротами, выходят дети, девочки — встречать своих коров, баранов;
работа кончилась.
Сентябрь уже подходил к половине; главная масса полевых
работ отошла; девушки по вечерам собирались в девичьей и сумерничали; вообще весь
дом исподволь переходил на зимнее положение.
Поэтому их плохо кормили, одевали в затрапез и мало давали спать, изнуряя почти непрерывной
работой. [Разумеется, встречались помещичьи
дома, где и дворовым девкам жилось изрядно, но в большей части случаев тут примешивался гаремный оттенок.] И было их у всех помещиков великое множество.
Ермолай был такой же бессознательно развращенный человек, как и большинство дворовых мужчин; стало быть, другого и ждать от него было нельзя. В Малиновце он появлялся редко, когда его
работа требовалась по
дому, а большую часть года ходил по оброку в Москве. Скука деревенской жизни была до того невыносима для московского лодыря, что потребность развлечения возникала сама собой. И он отыскивал эти развлечения, где мог, не справляясь, какие последствия может привести за собой удовлетворение его прихоти.
Словом сказать, малиновецкий
дом оживился. Сенные девушки — и те ходили с веселыми лицами, в надежде, что при старом барине их не будут томить
работой. Одно горе: дедушка любил полакомиться, а к приезду его еще не будет ни ягод, ни фруктов спелых.
По праздникам (а в будни только по ночам) мужики и бабы вольны управляться у себя, а затем, пока тягловые рабочие томятся на барщине, мальчики и девочки работают
дома легкую
работу: сушат сено, вяжут снопы и проч.
Поэтому за ним, в виде исключения, оставлена месячина, и Аксинью, его жену, тоже немолодую женщину, редко употребляют на господскую
работу, оставляя управляться
дома.
И ее «не трогали» и не угнетали
работой, но так как она умела печь белый хлеб, то определили пекаршей при
доме и просвирней при церкви.
— Уж и не знаю. Бились мы, бились с ней, так и отступились. Ни на барщину не гоняют, ни на свою
работу не ходит; сидит
дома белоручкой.
Какой был в дальнейшем разговор у Елисеева с акцизным, неизвестно, но факт тот, что всю ночь кипела
работа: вывеска о продаже вина перенесена была в другой конец
дома, выходящий в Козицкий переулок, и винный погреб получил отдельный ход и был отгорожен от магазина.
В конце прошлого столетия при канализационных
работах наткнулись на один из таких ходов под воротами этого
дома, когда уже «Ада» не было, а существовали лишь подвальные помещения (в одном из них помещалась спальня служащих трактира, освещавшаяся и днем керосиновыми лампами).
Чище других был
дом Бунина, куда вход был не с площади, а с переулка. Здесь жило много постоянных хитрованцев, существовавших поденной
работой вроде колки дров и очистки снега, а женщины ходили на мытье полов, уборку, стирку как поденщицы.
Мосолов умер в 1914 году. Он пожертвовал в музей драгоценную коллекцию гравюр и офортов, как своей
работы, так и иностранных художников. Его тургеневскую фигуру помнят старые москвичи, но редко кто удостаивался бывать у него. Целые дни он проводил в своем
доме за
работой, а иногда отдыхал с трубкой на длиннейшем черешневом чубуке у окна, выходившего во двор, где помещался в восьмидесятых годах гастрономический магазин Генералова.
Вот
дом Орлова — квартиры нищих-профессионалов и место ночлега новичков, еще пока ищущих поденной
работы…
Когда в трактирах ввели расчет на «марки», Петр Кирилыч бросил
работу и уехал на покой в свой богато обстроенный
дом на Волге, где-то за Угличем. И сказывали земляки, что, когда он являлся за покупками в свой Углич и купцы по привычке приписывали в счетах, он сердился и говорил...
В два «небанных дня»
работы было еще больше по разному домашнему хозяйству, и вдобавок хозяин посылал на уборку двора своего
дома, вывозку мусора, чистку снега с крыши.
Нищенствуя, детям приходилось снимать зимой обувь и отдавать ее караульщику за углом, а самим босиком метаться по снегу около выходов из трактиров и ресторанов. Приходилось добывать деньги всеми способами, чтобы
дома, вернувшись без двугривенного, не быть избитым. Мальчишки, кроме того, стояли «на стреме», когда взрослые воровали, и в то же время сами подучивались у взрослых «
работе».
Заветная мечта Галактиона исполнялась. У него были деньги для начала дела, а там уже все пойдет само собой. Ему ужасно хотелось поделиться с кем-нибудь своею радостью, и такого человека не было. По вечерам жена была пьяна, и он старался уходить из
дому. Сейчас он шагал по своему кабинету и молча переживал охватившее его радостное чувство. Да, целых четыре года
работы, чтобы получить простой кредит. Но это было все, самый решительный шаг в его жизни.